|
Нонна Яковлева. Творчество Ивана Крамского
Таким видят Васильева окружающие, а под кистью Крамского уже возникает образ человека совсем иного склада. Даже сам Крамской осознает перемену Васильева позже, и для него неожиданным будет стремительный предсмертный взлет художника к вершинам мысли и творчества. Через два года после того, как был выставлен портрет, в феврале 1873-го, получив от Васильева из Крыма картину «В Крымских горах», Крамской пишет автору: «Настоящая картина - ни на что уже не похожа, никому не подражает - ни малейшего, даже отдаленного сходства ни с одним художником, ни с какой школой, это что-то до такой степени самобытное и изолированное от всяких влияний, стоящее вне всего теперешнего движения искусства, что я могу сказать только одно: это еще не хорошо, даже местами плохо, но это - гениально». И далее: «Понимаете ли Вы теперь, как важно для Вас самих, какая страшная ответственность Вам предстоит только оттого, что Вы поднялись почти до невозможной, гадательной высоты».
А в переписке Васильева с Крамским, в письмах младшего к старшему среди юношески шутливых и беззаботных строчек с трагической силой звучит мысль о всемогуществе природы и искусства: «Если написать картину, состоящую из одного этого голубого воздуха и гор, без единого облачка, и передать это так, как оно в природе, то, я уверен, преступный замысел человека, смотрящего на эту картину, полную благодати и бесконечного торжества и чистоты природы, будет отложен и покажется во всей своей безобразной наготе. Я верю в это, и потому прав, и никакие доводы не заставят меня думать иначе».
Портреты Крамского были замечены критикой. В.В.Стасов, приветствуя «особенное и небывалое» событие в жизни страны - первую передвижную, писал: «Когда речь пошла о портретах, разумеется, каждый сейчас же спрашивает: «А что же Крамской, где же Крамской? Ведь нынче его портреты знамениты и великолепны - неужели их нет на нынешней выставке?» - Есть, есть конечно, есть. Все три портрета - первоклассные и исполнены совершенно оригинальным образом, масляными красками, но в один тон - коричневый, очень приятного и теплого оттенка». Стасов смотрит на портрет Васильева словно бы сквозь цветное стеклышко живого восприятия знакомого ему человека, и потому этот портрет кажется ему поразительным «по необыкновенной непринужденности позы и по юношескому, беззаветному, светлому выражению, веющему из всего лица».
Безусловное предпочтение, однако, критик отдает картине Крамского «Русалки» (на сюжет из повести Н.В.Гоголя «Майская ночь», 1871, Государственная Третьяковская галерея), также представленной на выставке.
Картина стоила Крамскому немалого труда, Сохранились эскизы, наглядно показывающие, как постепенно художник отходил от иллюстративного метода, искал средства живописного воплощения поэзии лунной ночи: того «впечатления сказочного», о котором он писал Васильеву в августе 1871 года, когда, с опозданием прибыв в имение П.С.Строганова Хотень Харьковской губернии, где они сговорились встретиться, не застал уже Васильева, выехавшего в Ялту. О том влиянии, которое двадцатилетний Васильев оказывал не только на ровесников, но и на Крамского, свидетельствуют и сама картина, и письма, Крамской так и не сумел добиться результата, который удовлетворил бы его самого: «Все стараюсь в настоящее время поймать луну. Говорят, впрочем, что частица лунной ночи попала-таки в мою картину, но не вся. Трудная штука - луна».
При всей несомненности внешних связей «Майская ночь» Н.В.Гоголя и «Русалки» И.Н.Крамского - произведения, принадлежащие различным художественным системам. Гоголь погружает читателя в стихию народного предания, а Крамской ищет вдохновения в реальной прелести украинской ночи. И все же произведение Крамского было по-своему знаменательно для русской живописи, поскольку в нем, как и в «Бабушкиных сказках» В.М.Максимова, впервые проявился интерес к народной поэзии, пока еще опосредованный, воспринятый в литературной обработке, но уже прокладывающий тропинку, по которой пойдет сначала В.М.Васнецов, а затем и другие русские художники.
Именно в эти годы в сознании Крамского формируется понимание живописного образа как олицетворения тех или иных представлений, сложившихся в народном сознании.
В 1869 году, во время первого путешествия за границу, Крамской как величайшее потрясение переживает встречу с «Сикстинской мадонной» Рафаэля. Секрет обаяния одного из самых совершенных творений эпохи Возрождения видится ему в том, что главный образ картины воплотил представление о мадонне как создании «воображения народа» и его религиозного чувства, явив миру «незаменимый памятник народного верования» и одновременно - «похожий портрет».
Перед художником, для которого обличение возмущающего душу реального факта само по себе обладало ценностью, ибо содержало приговор социальной несправедливости, встает новая задача: средствами реалистической живописи воплотить понятия, созревающие в общественном сознании; сквозь оболочку единичного явления увидеть - и помочь рассмотреть зрителям - сущность окружающей человека реальности; в едином миге остановленной на полотне жизни отразить ее вечное движение. Уже в 1869 году перед «Сикстинской мадонной» Крамской размышляет об образе Христа, имевшем и в мировой, и в русской живописи длительные, многовековые традиции. Для художника Христос - «не миф, это лицо, о котором существует чрезвычайно обстоятельный рассказ», «простой, наивный и возвышенный».
«Христос в пустыне» Крамского (1872, Государственная Третьяковская галерея), появившийся на второй передвижной художественной выставке, вызвал бурную полемику. Противники обвиняли автора в кощунственном принижении образа бога-человека. Упреки были не новыми: менее чем за полтора десятилетия до Крамского сходные предъявлялись А.А.Иванову, а позже - Н.Н.Ге и В.Д.Поленову. Вослед предшественникам Крамской шел по пути современного прочтения евангельского мифа, использовал его как общепонятный притчевый сюжет для воплощения современных раздумий над вечной темой служения людям, готовности к подвигу, самоотверженности, мужества - над центральной, основной мировоззренческой проблемой народничества семидесятых годов.
Зрители узнавали в Христе на картине Крамского типичные черты интеллигента-разночинца, подмечали и сходство с автором: то же худое, угловатое, с резко обозначенными скулами лицо, глубоко посаженные под развитые надбровья глаза, прекрасно вылепленный лоб, жидкая, слегка растрепанная борода. В Государственном Русском музее сохранились рисунки - набросок для головы Христа с характерной мужской модели и рисунок головы Христа, где предшествующая натурная зарисовка трансформирована в соответствии с традиционным иконографическим типом.
И все же на картине был не «костюмированный» под евангельский персонаж современник Крамского. Художнику удалось создать образ большой поэтической силы, способный и сегодня вызвать у зрителя глубокий эмоциональный отклик.
продолжение...
|
