Надежда Шер. Василий Григорьевич Перов
Поздно вечером, после чая, когда все расходились по своим углам, Перов обычно еще долго сидел с карандашом в руках, старался разобраться в советах и указаниях Егора Яковлевича, зарисовывал по памяти какие-нибудь интересные сцены, людей, проверял какие-то свои, неожиданно новые для себя мысли. Ему хотелось, как говорил один из его приятелей, «такими упражнениями выработать в руке своей верную союзницу для головы».
А бывало, откроет книгу одну, другую, зачитается, задумается... Без конца перечитывал он Гоголя, которого очень любил и позднее даже сделал несколько иллюстраций к его произведениям. Трудно было оторваться и от повестей и рассказов Тургенева, от его «Записок охотника»- ведь и сам Перов был страстным охотником, любил природу, деревенскую жизнь. Как и все современники, он читал и перечитывал «Севастопольские рассказы» Толстого, недавно напечатанные в журнале «Современник». Он знал, конечно, что Толстой был участником героической борьбы за Севастополь, что ушел он из города последним вместе с матросами и солдатами, что Крымская война позорно проиграна. В рассказах Толстого была правда о русском солдате, и перед глазами так отчетливо вставали страшные картины войны «в крови, в страданиях, в смерти».
Иногда удавалось достать разрозненные старые и новые номера любимого журнала «Современник». Их приносил обычно кто-нибудь из учеников училища, они переходили из рук в руки часто вместе со страницами нелегального герценовского журнала «Колокол», с какими-нибудь запрещенными стихами, переписанными от руки.
Белинский уже давно умер, но каждый раз, читая его статьи и обзоры, Перову казалось, что написаны они совсем недавно, только что. Вот он пишет о том, что в России искусство, живопись находятся в жалком состоянии: «Как будто не замечая кипящей вокруг него жизни, с закрытыми глазами на все живое, современное, действительное, это искусство ищет вдохновения в отжившем, прошедшем, берет оттуда готовые идеалы, к которым люди давно уже охладели, которые никого уже не интересуют, не греют, ни в ком не пробуждают живого сочувствия».
А «пробуждает живое сочувствие» и так хорошо помогает понимать мысли Белинского - великого «воспитателя земли-русской» - небольшая книжка Николая Гавриловича Чернышевского, его диссертация «Эстетические отношения искусства к действительности», которую он защищал всего несколько лет назад в Петербургском университете. Диссертация была напечатана, быстро разошлась, и в руки Перова попал кем-то переписанный экземпляр. Сколько было о ней разговоров, споров - в университете, у них в Училище живописи и ваяния, в трактире, куда ходила учащаяся молодежь дешево пообедать и горячо поспорить.
Но ближе и роднее всего были ему стихотворения Некрасова и тот первый небольшой его сборник, который вышел в 1856 году. При всей своей бедности Перов не мог не купить его для себя и, вероятно, как и многие молодые люди, не расставался с ним.
Каждая прочитанная книга раскрывала Перову свои богатства, помогала разобраться в окружающем. В голове теснились мысли, горела душа, хотелось сделать что-то необыкновенное, героическое, весь мир перевернуть...
5
За окном уже занималось утро, а Перов все еще не ложился спать. В доме тихо, спит Прянишников - славный молодой товарищ. А его юность прошла, ему уже двадцать четыре года. Конечно, он многому успел научиться в училище за эти годы и все чаще думал о том, что надо начинать работать самостоятельно, по-взрослому, надо писать картины.
...В ком дарованье, сила, меткость,
Тому теперь не должно спать...
Проснись: громи пороки смело...
Это строки из стихотворения Некрасова «Поэт и гражданин». И еще в этом стихотворении есть замечательные слова:
Поэтом можешь ты не быть,
Но гражданином быть обязан.
Правда, он не поэт и еще не настоящий художник, но разве он не гражданин своего отечества? Разве нет у него дарования? Разве не должен он, как говорит Чернышевский, рассказывать людям правду об окружающей их жизни, объяснять эту жизнь, бороться с несправедливостью, с общественным злом? А самое страшное общественное зло в России - самодержавие и крепостное право, самые несчастные, униженные и обездоленные люди - русские, крепостные крестьяне, которых притесняют все: помещики, царские чиновники, духовенство, свои же богатеи крестьяне - старосты, бурмистры.
Вот об этом надо писать картины, надо смело обличать эти порядки! Пока ему ясно одно: первая картина, которую он напишет, будет из крестьянской жизни. Проходят дни, он думает, волнуется... Перед ним мелькают какие-то обрывки событий, далекие переезды с родителями, проселочные дороги, постоялые дворы, люди... Вот пыльная деревенская улица, ветхие избы с одним оконцем, покосившиеся плетни, кривые ворота, в воротах старая слепая лошадь, на завалинке дряхлый старик, а он с ребятишками бежит по улице, загребая ногами пыль...
И внезапно из далекого детства вдруг возникла картина: лысый толстый староста ведет из сарая связанного по рукам молодого деревенского парня. Это «преступник», его будут судить за порубку барского леса. Судить будет становой пристав в избе, где обычно производят суд и расправу. А у избы уже толпа и много ребятишек - приезд станового для них всегда интересное и страшноватое зрелище.
продолжение...
|
