|
Иван Крамской. Глава из книги Надежды Шер о художниках-передвижниках
Уже давно задумал он ряд картин на сюжеты гоголевских «Вечеров на хуторе близ Диканьки», думал о картине «Тарас Бульба». Давно, вероятно, с тех пор как увидел великое творение Иванова «Явление Христа народу», не давала ему покоя мысль написать картину, героем которой был бы также Христос. Первые наброски фигуры Христа и этюды головы были уже сделаны; на письменном столе уже давно стояли вылепленные из глины и воска головы Христа, а он все еще не приступал к картине, соображал, обдумывал, а пока начал писать свою картину «Русалки» по мотивам гоголевской повести «Майская ночь». Наряду с картиной, как всегда, были портреты - заказные и незаказные, которые он любил дарить друзьям. Писал эти портреты «и карандашом, и красками... Сколько их и где они - не помню и не знаю, потому что я, в качестве русского человека, в этом отношении никуда не годный человек: всегда хотел вести счет, записать, что, кому и когда сделаю, даже несколько раз давал искреннее слово снимать фотографии...» - вспоминал Крамской несколько лет спустя. Но этого он никогда не делал, и скорее всего просто потому, что мало придавал значения многочисленным этим портретам.
Крамского уже знали как хорошего портретиста - некоторые портреты, им написанные, были на выставке и в Академии художеств, и в Обществе поощрения художников. Но, к сожалению, большинство из них утеряно. Среди случайно уцелевших есть несколько портретов друзей-художников. Сохранился и превосходный автопортрет Крамского. Смотришь на него, и кажется, что только таким мог быть тот Иван Николаевич Крамской, который поднял бунт в академии, организовал артель, страстно боролся, искал новых путей не для себя одного, но и для товарищей, для будущих поколений художников. Это убежденный демократ, требовательно относящийся к своей жизни, к своим поступкам. Портрет написан в серовато-коричневых тонах, очень скромно. Крамскому было тогда тридцать лет; лицо у него волевое, упрямое, чуть скуластое, глаза смотрят твердо, пристально.
«О, как я люблю мою Россию!» - начиная новую жизнь, записал в свой дневник шестнадцатилетний Крамской. С тех пор прошло много лет. Любовь к России росла, крепла, и теперь это было не восторженное обожание мальчика с неясными мечтами, а сознательное служение родине и самому для него дорогому - родному искусству. И он «смело шел на разрушение того, что ему казалось неразумным, беззаконным, условным, требующим уничтожения; но вместе клал камни нового здания, того, которому принадлежит будущее в деле искусства», - так писал о нем Стасов.
А в артели не все шло гладко, и, как говорил Крамской, «артель принизилась». Его «тревожили ежеминутно» те противоречия, те нелады, которые там начались. Он видел, что некоторые члены артели как-то перестали понимать всю серьезность стоящих перед ними задач, кое-кто уже начинал смотреть на нее, как на доходное предприятие, как на заработок. А когда Крамской узнал, что один из товарищей хлопочет в академии о заграничной поездке на казенный счет, он возмутился и потребовал, чтобы товарищи высказались, как они относятся к такому поступку. «Почти 7 лет тому назад, - писал он, - мы отказались от этой поездки, имея все одинаковые шансы на успех, и отказались бесповоротно». На общем собрании артели он говорил о том, что поступок этот - измена искусству, общему делу, товариществу, что он «серьезно затрагивает нравственное значение артели». Но товарищи, как рассказывал потом Репин, отвечали Крамскому «уклончиво, молчанием». Тогда Крамской ушел из артели, ушел с тяжелым сердцем.
Без Крамского артель постепенно распалась, но Крамской понимал, что не в нем и не в отдельных людях дело, что артель - это уже пройденный путь и русскому искусству пришла пора выходить на большую дорогу. Растут молодые художники, есть новые картины, которые помогают людям правильно видеть русскую действительность, критически относиться к ней. Эти картины не должны выставляться только в Петербурге и Москве, их должна видеть вся Россия. «Надо устраивать выставки во всех главных городах России», - говорил Крамской еще в первые годы существования артели и немало хлопотал об этом.
В 1865 году удалось ему с большими трудностями собрать ряд картин и вывезти их в Нижний Новгород на время нижегородской ярмарки. Это, в сущности, и была первая в России демократическая выставка картин. Выставка имела успех, Крамской был удовлетворен и писал тогда Тулинову, что на выставке «посетителей бывает масса», что все «относятся к этому небывалому предприятию очень и очень сочувственно».
И не один Крамской думал и мечтал о таких выставках. Художник Григорий Григорьевич Мясоедов первый договорился об этом с московскими художниками - Перовым, Владимиром Маковским, Прянишниковым, Саврасовым, приехал в Петербург, повидался и поговорил с Крамским и другими художниками.
Разговоров и споров вокруг предложения об организации Товарищества выставок было очень много. Крамской, как всегда, загорелся новым делом и даже писал Стасову: «Мне эта идея очень понравилась... Вот он, думал я, выход...» Крамской как бы предвидел будущее, понимал, какие широкие возможности даст организация таких выставок для всех художников, как поможет работать и показывать свои картины независимо от официальной Академии художеств, мечтал о том, что это новое общество, может быть, со временем станет передовым художественным центром России.
продолжение...
|
